Белая таежка - Страница 18

Разбудил меня бешеный вой ветра. Ветер выл и стонал, как в кино. На нашем острове бесновался ураган чудовищной силы. Палатку так трясло, словно по ней палками колотили со всех сторон.

Сквозь завывание ветра послышался злобный, нападистый лай собак. Ванюшка схватил свое ружье и первым выскочил из палатки.

«Вот почему заря-то так полыхала! — запоздало дошло до меня. — К ветру…»

Я тоже вывалился из палатки с ружьем в руках, и ураган тотчас подхватил и завертел меня, как охапку соломы. Беспомощной букашкой почувствовал я себя. Наверное, то же самое испытывает муха, севшая на магнитофонный диск, когда его включат в перемотку. Меня оглушило и ослепило, хлестнув в лицо песком и галечником. Запнувшись о что-то, я шмякнулся так, что искры из глаз посыпались.

Но вот напор ветра стал ослабевать: перекатившись через остров, ураган бушевал уже где-то за протокой, бешено крутил, гнул, ломал и корежил вековые деревья. Мы, наверное, в самом эпицентре этого ветровала побывали.

— Мотор украли! — долетел от берега отчаянный крик Ванюшки.

А ветер уже не ревел, а только сипел немощно сорванной глоткой.

16

Кольча тупо уставился в песок и тянет жалобно:

Какой большой ветер
Напал на наш остров…

Обхватив руками коленки, уныло покачивается в такт своей муторной песне. Сейчас Колокольчик напоминает мне золотистую бабочку, которая побывала в руках у жестокого мальчишки и всю свою яркую пыльцу с красивых крылышек порастеряла. От бравого Кольчиного вида не осталось и следа. Я, конечно, тоже сник, только себя со стороны не вижу.

Ванюшка сидит мрачный, насупленный. Глаза ему песком запорошило, и он все никак не может проморгаться. Хлопает белесыми ресницами, которые кажутся седыми на его багровом, загорелом, исхлестанном песком лице.

А мне уж и свет белый не мил. Глаза бы мои ни на что не глядели. Сколько старались, работали, денежки копили, волновались… И все коту под хвост! Нет у нас больше мотора. Был да сплыл!

Какой большой ветер
Напал на наш остров…

канючит Кольча.

— Да заглохни ты! — не выдерживает командор, однако сам же добавляет горечи: — Пошли по шерсть, а вернемся стрижеными…

Страшно даже подумать, какой позор ждет нас в деревне. Ведь мы же наобещали, что фильм про строителей снимать будем. Думали, золото найдем, тогда все и откроем в школе. А вот теперь и не золота, и не фильма…

Чак виновато поглядывает на нас, развалившись чуть поодаль, Дружок беспечно хвостом помахивает, этому все трын-трава. А Чак понимает, чувствует: беда случилась. Большая беда.

Нет, он нисколько не виноват, что у нас мотор украли. Сами мы виноваты, что бросили его в лодке. Ураган налетел внезапно, по-разбойничьи, как из-за угла. Волны бились о камни, лес трещал, несло песок и гальку, сломанные сучья… А ворюга хитер, он подбирался к нашим лодкам с подветренной стороны, мы видели его следы у воды на мокром песке — полусмытые. Чак и не учуял поэтому.

— Никогда себе не прощу, какого лешего я вас на взгорок потащил палатку ставить! — хаманит-виноватит сам себя Ванюшка. Дедушку Петрована вспомнил: «Тумана болотного пуще огня бойтесь, парнишши!»

— Знал бы где упасть, так соломки постелил! — пробурчал я.

Ванюшка поглядел на меня, криво усмехнулся и смахнул набежавшую слезу с воспаленных глаз.

— Прогнозист, горе луково! И у меня, как назло, из головы вылетело: «Солнце в тучу, будет взбуча!»

— Там и не туча была, а всего-то обрывок маленький! — оправдываюсь я хмуро.

Да дело вовсе и не в этом. Закат был багровый, значит, к ветру. Как я мог позабыть? Но что же изменилось бы, если бы даже я и не ошибся, предсказал бурю? Ничего ровным счетом! Потому что у нас такой моды нет, чтобы лодку, как кобеля, на цепь сажать, а моторы прятать подальше. Даже пришлые туристы-дикари, которые все глубже стали летом просачиваться на Север, и те не пакостят в тайге. В тайге люди чище, требовательнее к себе становятся, оставаясь наедине с природой.

Какой большой ветер
Напал на наш остров,

надоедливо начинает крутиться у меня в голове.

Кольча уверяет, что это не просто кража, а самая настоящая диверсия. Кому-то очень не хочется, чтобы мы плыли к нагорью. А это значит, что мы на верном пути.

— Брось ты! — брюзгливо начал Ванюшка. — Упер какой-то варнак мотор, а он и рад стараться, развел турусы на колесах.

Летом наш командор месяцами пропадает на лосиной ферме у отца, а там очень много таежных старичков чалдонов этим мудрым делом занимается, одомашнивает животных, вот и понабрался у них всяких присказок да поговорок. Поначалу вроде бы щеголял он такими словечками, а потом вошло у него в привычку.

— Если бы это был обыкновенный вор, то он бы и шитик наш со всем добром угнал, — возражает без особого воодушевления Кольча.

— А ты как отсюда выберешься? — иронически усмехнулся Ванюшка.

— Меня пожалел?

— Себя!

— Не доходит! — обескураженно роняет Кольча.

— Если ты с голоду в тайге загнешься, кто отвечать будет?

— Резонно! — соглашается Кольча.

— А за мотор много ли ему припаяют?

Кольча замолкает, не меняя позы, ворошит песок каблуком кованного железом горного ботинка. Я бездумно смотрю на ворону-растрепу, севшую на ближнюю сосну. Должно быть, и ей крепко перепало, намял ураган бока, сидит измученная.

Какой большой ветер
Напал на наш остров,

навязла у меня в зубах нудная Кольчина песня.