Белая таежка - Страница 57

Идти дорогой незнакомой,
В ночных лесах, по глыбам льда.
Идти в ущельях дикой Момы
И Верхоянского хребта?
Да разве каждый может это?
Здесь надо патриотом быть,
Героем быть и быть поэтом,
Любовью к будущему жить!

А дальше я позабыл.

Я ничего не сказал, но, по-моему, это Кольчины собственные стихи. Уж больно восторженно он их продекламировал.

— Хорошо! — с чувством произнес профессор. — От души.

Галка тоже не спала еще, хотя и помалкивала. Когда Кольча громко, с пафосом, читал свои стихи, она подползла ко мне и шепнула в самое ухо:

— Надо посоветоваться, Миша.

— А как же мы выйдем вместе? — спросил я. — Они заподозрят неладное.

— Не они, а он. Придумай что-нибудь.

Сон мой как метлой отмело. Решение пришло мгновенно.

— Галка, рюкзак с сухарями ты где оставила?

— А что? — спрашивает она.

— Повесила или на полу бросила?

— А что?

— «Что-что»! — изобразил я крайнюю досаду. — Без сухарей можем остаться, вот что! Зря, думаешь, таежники лабазы для хранения продуктов на столбы поднимают?

Профессор поддержал меня.

— Много зверьков и зверюшек рыскает вокруг дома. Подальше положишь, поближе возьмешь.

Мы вышли через черную избу в просторные сени, где были сложены наши рюкзаки. В двери яростно барабанил дождь. В открытые, оставшиеся без стекол окошки врывался холодный ветер. Я поежился, помянув добрым словом профессора за печку.

— Мишаня, на душе у меня что-то очень тягостно, — шепотком сказала Галка.

Она стояла так близко от меня, что я чувствовал ее дыхание, и щеки моей касались иногда волосы Галкины, раздуваемые ветром. Мне очень хотелось погладить ее плечо и сказать, что все это ерунда, ночные страхи, только и всего. У меня у самого часто так бывает. Но на руках моих будто пудовые гири висели. Я не в силах был даже пошевелить ими. Стоял как истукан.

Почему-то со мной иной раз так случается, что говорю и делаю я как раз все наоборот: не то, что мне хочется, а будто назло сам себе.

— Глупости! — буркнул я. — Самовнушение, вот и все.

— По-моему, он рецидивист, Миша! — проговорила Галка тревожно.

— Да брось ты! — хохотнул я и попытался сострить: — Если бы рецидивисты были такие образованные, то у нас не тюрьма бы была, а самая настоящая академия!

— Дурак! — залепила она мне как оплеуху. — Спрячь его рюкзак на всякий случай.

Галка обиделась, пошла в дом.

— Погоди! — остановил я ее. — Дверь в горницу закрой и задержись у порога. Понятно?

Я схватил рюкзак профессора в темноте. Знал, где он стоял. И следом за Галкой вошел в черную избу. Свет от карманного фонарика, висевшего под потолком, не доставал до порога. К тому же и Галка выполнила мою просьбу, закрыла сразу же за собой дверь. Я юркнул в куть. У русской печи зев такой, что в нее на санках можно въехать не сгибаясь. Я засунул в него порядком отощавший за день рюкзак профессора и нащупал у загнетки заслонку. Но побоялся шевелить ее, в темноте можно задеть что-нибудь. Едва ли профессору придет на ум искать свой рюкзак в печке, если он задумает удрать от нас ночью. Нет, без диссертации не побежит!..

На цыпочках тихонько прокрался я к двери, ведущей в горницу, и уже от порога услышал голос Олега Аркадьевича. Он снова да ладом принялся за свою Золотую Бабу.

— В известной «Сибирской летописи», как ее именуют историки, говорится об одном удивительном случае. Казаки Богдана Брязги, пятидесятника, служившего под началом Ермака Тимофеевича, захватили в бою у язычников их идола. Но, к сожалению, это была не Золотая Баба, а Рача. Пониже рангом. Да и Рачу того не сумели казаки довезти до своего лагеря…

Я прошел на свое место и лег, но заснуть долго еще не мог, злясь на себя за то, что не сумел поговорить по-человечески с Галкой. Что за характер у меня дурной? Мама и то говорит, не знаю, в кого только ты такой уродился…

«А еще хочешь, чтобы тебя любили! — врезал я мысленно себе. — За что любить-то?!»

— По дороге на казаков напали язычники, — ровным, убаюкивающим голосом рассказывает профессор, — и отбили идола. Брязга обложил городище князя Нимьяна. К осажденным он послал своего лазутчика, чуваша по национальности, хорошо говорившего на языках многих северных народностей. Тот попал на большое мольбище и видел Золотую Бабу…

— А дальше что? — поторопил Кольча замолчавшего почему-то профессора.

— Об этом немедленно было доложено Брязге. Начался штурм городища. Нимьянск взяли казаки, но Золотой Бабы там уже не было. Язычники переправили ее к кондинскому князю Агаю…

На Агае я заснул окончательно. И Галка уже спала.

Утром я первым проснулся и, не открывая еще глаза, почувствовал неладное. Наверное, это было следствием ночного разговора в сенях с Галкой.

Взгляд мой упал на стену, где висели наши ружья. Она была пуста. Профессора на его месте тоже не было. Не было и наших рюкзаков.

— Галка! Кольча! — закричал я дурниной. — Нас ограбили!

Я кинулся в черную избу, не дожидаясь, пока встанут Галка с Кольчей, заглянул в печь. Профессорский рюкзак был на месте.

Бегу в кладовку, открываю ларь. Нет ружья!

Горшок на полке лежит на боку. Забрал и документы…

— Ах он, лиходей! Ах он, нечистая сила! — отчаянно запричитала в сенях Галка. — Змея подколодная!..

Она выскочила за дверь, под дождь, который, кажется, еще яростнее хлестал в стены дома. Я за ней.

— Рюкзак на месте! С диссертацией!

— Ну и жуй ее теперь! — кричала Галка. — Она же липовая! Понял теперь ты или нет?! Все припасы наши унес…